Аластор сглатывает слишком много крови; его почти выворачивает наизнанку, железный привкус на языке заставляет поморщиться, но он продолжает держать палочку наготове побелевшими от усердия пальцами, и всматривается в тёмный коридор полуразрушенного уже дома, пытаясь уловить гудящей головой и, по всей видимости, на половину отказавшим слухом хоть какое-то движение впереди. Он сплёвывает кровь, вновь скопившуюся в горле, и осторожно пробирается вперёд, когда поисковое заклинание возвращается без вестей, но палочку не опускает - бдительность он сегодня больше не потеряет.
Чем ближе выход, тем сильнее ноет тело - пронзительной болью отдают сломанные рёбра, норовящие пробить какой-нибудь ближайший орган, левая рука непослушной верёвкой свисает по телу, потому что в плечо попали заклятьем, глаза и рот застилает кровь, но Аластор не собирается падать прямо в логове врага, ожидая, когда к убитым и поверженным им пожирателям присоединится подмога. Он хочет выбраться как можно скорее, прекрасно осознавая свои шансы на борьбу даже с хиленьким дилетантом - никакие. Он по стене буквально идёт, выходит из дома и спешит, хромая - боль в колене отвратительная - к границе антиаппарационных чар, наложенных им же, чтобы добить себя этим окончательно, но вызывать патронуса на подмогу уже некогда; может не дождаться.
Муди аппарирует прямо к порогу больницы святого Мунго и всё, что успевает, это злобным взглядом окатить ошалевшую от такого визитёра привет-ведьму - добрый вечер, у вас гости.

Он знает, что его пичкают как можно большим количеством зелий, чтобы не проснулся, не встал с кровати раньше положенного, чтобы отлежался и не дал швам разойтись, а костям проткнуть всё-таки почки или лёгкие, но Муди всё равно просыпается. С гудящей головой, накатывающей болью по всему телу, судорожно вздыхает и не может полной грудью этого сделать, потому что повязки на груди слишком плотные; он выругивается негромко и приподнимается, чтобы палату осмотреть. В темноте почти не ориентируется сначала, одно понимает - он здесь в одиночестве; какая честь, неужели нужно было дослужиться до командора, чтобы начать попадать в одиночные палаты, а не за компанию с другими не самыми везучими аврорами?
Аластор пытается встать, но получается не с первого раза; он всё же отталкивается свободной рукой от койки и привстаёт, мгновенно головокружение и тошноту ощутив - когда это он головой приложиться успел? Сидя на постели, пытается прийти в себя, головой встряхивает, дурные позывы желудка игнорируя, но едва ли успевает хотя бы одну ногу опустить на пол, как в палату врывается по меньшей мере целый взвод колдомедиков, они спешат уложить его тут же, но встречаются с громкой тирадой из изощрённых матов и громогласным "не трогайте меня".
Его боятся - он прекрасно это знает и пользуется бессовестно, чтобы своё получить; в святом Мунго его лечить не все хотят, потому что бедолагам после такого отпуск нужен, а желательно обливэйт. Муди - пациент откровенно паршивый, он не даёт себя долечить, не принимает назначенные лекарства в срок и требует слишком много обезболивающего, но сегодня он рвёт даже свои рекорды - никогда ещё не стремился покинуть госпиталь после нескольких часов попадания с такими ранениями.
Он головой прекрасно понимает, что едва ли живым выбрался из засады, в которую попал, но признавать этого не хочет, - у него свой план действий, своё чётко отработанное расписание, в которое отлежаться в Мунго никак не вписывается. У Муди, наверно, поехала крыша - так многие за спиной у него говорят, но сейчас это видно слишком ярко, он себя беречь совершенно перестал. Иначе суицидальные порывы в одиночку с врагом сражаться объяснить сложно; его за это никто по головке не погладит, он знает, но в Ордене запросто можно сказать, что невинную находку проверял и вообще к чёрту идите, выбрался же, ну а Руфусу... Руфус лишних вопросов задавать давно перестал, а учитывая последние события - всё молча и так поймёт.
Убийства двух министров и нападение вскоре на действующего почву из-под ног выбивают у всей магической Британии, но Аластор это всё ещё и лично воспринимает. Он с каждым из убитых общался близко, он их знал хорошо и прямо перед убийством выпивал, обсуждая грядущие изменения и поздравляя Милли с победой; он всегда был близок с той, которой выжить удалось, хоть и общаться они прекратили так давно, что и посчитать не выйдет. У Аластора ориентиры сбиваются, он всё слишком близко к сердцу воспринимает - это личное уже, далеко не ради мира во всём мире. Он хочет найти убийцу, хочет преподать урок тем, кто Юджинию пытался убить, хочет как следует отработать то, что должен, но в итоге сам на пороге смерти чуть не оказывается.
Останавливает ли его этого?
Вовсе нет.

Колдомедикам едва ли удаётся убедить Муди в том, что ему придётся переждать до утра - раны кровоточат, в глазах двоится, зелья ещё не подействовали. Тяжёлой артиллерией в палату входит Скримджер, вздыхает тяжело и в кресло рядом с койкой приземляется, смотрит прямо и молчаливый вопрос "что в этот раз?" Муди стойко игнорирует, предпочитая возмущаться на то, что не подписывался отсиживаться в больнице - с ним всё нормально, он не ребёнок, уберите руки, в конце концов, повязки ещё не настолько грязные. Руфус пытается быть убедительным, говорит умно, а потом не очень, даже угрозы в ход пускает, но Муди отмахивается от друга, как от назойливой мухи: его слова что горох об стену, в голове Аластора приживаться не собираются. Он пробудет здесь до утра и ни минутой больше - у него много дел, он в отпуске не нуждается.
Руфус выходит из палаты не рассерженным, не удивленным, просто никаким - он знает, что если Аластор себе в голову что-то вбил, его в этом не переубедить. Он берёт с него обещание остаться до утра и принять все рекомендации колдомедиков, на что Муди неохотно соглашается и укладывается поудобнее, требуя у девочки, снующей рядом с ним, принести что-нибудь поесть.
[float=right][/float]Ему всё надоедает примерно через час - он за это время в своей голове успевает множество вариантов почти проваленной операции перебрать, а ещё ему нужно Ордену сообщить о том, где оказалась новая ставка и где Муди хорошенько подчистил ряды пожирателей, потому, оказавшись один, отправляет патронус Боунсу, детали сокращая и требуя отправить туда самую организованную группу на ещё одну разведку и поиск существенных улик, сам же обещает уже завтра в штабе появиться и подробнее всё рассказать. Он доедает свой йогурт и пытается уснуть, но лишь может нервно ворочаться, а заслышав в коридоре слишком много голосов - как кстати прямо рядом с его палатой - встаёт всё же с койки, в этот раз легче и без воротящего головокружения, и выходит из палаты, сталкиваясь сразу с целой, мать её, армией.
— Вы не должны вставать, - к нему уже мчится колдомедик, но Муди закатывает глаза, опираясь здоровой рукой о косяк двери и переводит взгляд на обернувшуюся женщину, которую он и так со спины узнать успел, только в коридоре оказавшись. Муди скрежещет зубами недовольно тут же, злобой наполняется через край - Руфус решил, что тяжёлая артиллерия в данном случае поможет, да только Аластор как раз из тех, кто может послать нахер и министра без лишнего зазрения совести. В конце концов, они это уже и так сделали.
- А Вы с каких пор отдаёте распоряжения о лечении авроров, госпожа министр? - хмыкает Муди, делая шаг вперёд. Ему абсолютно всё равно, что Юджиния себе в голове надумала - он слушать её не намерен, ровно как и она его. С места командор не двигается, в палату возвращаться не собираясь, когда за него решают, как, где и сколько ему оставаться, он в стороне оставаться не собирается. На её вопрос глаза закатывает и поджимает губы. - Сержант Финнеас, если посмеете не дать мне уйти, о карьере в Аврорате можете забыть, - превышение полномочий прямо перед министром и доброй половиной Мунго - это как раз в духе Муди, да только он знает, что ему за это ничего не будет. - Я не собираюсь здесь больше задерживаться, мисс Дженкинс, - ему теперь на любые обещания совершенно плевать, потому что Руфус свои тоже нарушил.

Муди делает ещё шаг вперёд и к нему тут же рвётся по меньшей мере половина присутствующих - Финнеаса он таким взглядом обдаёт, что тот поспешно шаг назад делает, а на колдомедиков же шипит недовольно проклятиями, но когда он пошатывается, не имея возможности на месте удержаться от резко подкатившей слабости, его тут же под руки хватают. Аластор злится пуще прежнего, он с громогласным "я в порядке" их руки сбрасывает и опирается о дверь, с духом собираясь, но перед глазами фейерверки пробегают, а с повязки на теле уже кровь капает на пол - он перестарался в геройстве своём.
[float=left][/float]Собирается с духом, чтобы не потерять сознание действительно - такой радости он министру не доставит, и поднимает на неё взгляд совершенно не добрый; разве этот человек сегодня чуть ли жизнь богу не отдал из-за того, что она чуть ли не погибла?
- Стерва, - выдаёт он недовольно, всё же помощь колдомедиков принимая, и разворачивается, проходя обратно в палату. Ему помогают улечься на койку, меняют повязку и пичкают новым зельем - он в ответ требует обезболивающее, но те качают головой в ответ, мол, принял и так много. Аластор глаза закатывает и на подушку откидывается, пока с ним все процедуры необходимые выполняют, а потом глаза с потолка уводит и вновь видит перед собой Юджинию - он что, сегодня за бесплатное представление?
- Что ты тут делаешь, Дженкинс? - он морщится недовольно и взмахом руки колдомедика прогоняет. - Решила меня тут запереть? - рычит сквозь зубы, женщину огнём совершенно несправедливого гнева обдавая, - я уйду отсюда утром и это не обсуждается. Можешь возвращаться к своим делам, уверен, у тебя их сейчас немало.

С момента как он оседает в Дырявом котле, четыре выкрашенные в белый казенный цвет стены стали ему почти что домом, а последние несколько дней темноволосый и вовсе оттуда не выходил — тенью слоняется от запыленного, в рассохшейся раме, окна, до опасливо (параноидально, почти, он слушает шаги отпечатывающиеся на щербатом паркете узкого коридора, разучивает каждого постояльца по походке, сжимается острым приступом удушливой тревоги когда, как кажется ему слишком часто, кто-то задерживается у его двери и успокаивался только когда лязгал глухо чужой замок) запертой парой крепких заклинаний двери, изучает комнату до последнего дюйма, как узник свою тюремную клетку, безликое совсем временное жилье (тут не было даже ковра, а занавески щедро пропускали весь солнечный свет) одушевляет разве что аккуратная стопка книг у кровати. Ночью Крауч их зачитывал до воспаленной сухости глаз, в мирной тишине склонив глубоко голову у подожженной люмосом лампы, а днем, когда предпочитает спать, исполненный равномерным шумом толпы Косой переулок, чьи-то вскрики, речь ватная и невнятная, пробирается сквозь захлопнутое наглухо окно и он раздраженно зажимает голову подушкой. Закрывает крепко выжженные бессонницей глаза и мечтает, думает, почти по-детски, а что будет выпусти он посреди дня над крышей Дырявого котла люминесцирующую в небе метку, что будет есть дать волю щекочущему нервно клетку ребер изнутри порыву, а потом просыпается от хруста разбросанных по кровати газет и больше не способен уснуть.

Пусть одиночество им давно уютно обжито, здесь Барти медленно сходит с ума — срок короткий, но кажется бесконечностью потому что лишенный свободного передвижения он почти ни с кем не пересекается, не связывается, вырабатывает послушно ожидание (что сложно, нервный, издерганный, он совсем не умеет терпеть, а ждать не любит от слова совсем), а за жизнью извне следит с лишним сиклем прося оставить с завтраком свежий Пророк. Совсем редко думает о том что вместо клетки этой комнаты, где ветхие перекрытия натужно скрипят на разные лады, хотел бы оказаться в Кингсенде, где у берега тянет влажным ветерком оседающим на коже соленым конденсатом и песок мягкий, выбеленный как кость, но одергивает себя и продолжает ждать — ослушаться Лорда неискупимый грех.

Вниз он почти не спускается, там по утрам и к вечеру неизменно много людей, а неизживаемый запах пирога с почками и резкий ячменный душок вынуждает его чуть заметно морщить нос (в доме Краучей пахло всегда чистым и безжизненным ничем). И еще липкое, неприятное ощущение что по нему лениво скользят прохладные взгляды, изучающе, потому всегда просил еду в номер, но иногда за полчаса до того как переворачивались стулья и метла самостоятельно обходила все углы паба, ступая осторожно на щербатые ступени Пожиратель спускался вниз только чтобы сменить надоевшие белые стены. Заказывал символическую пинту эля, которую даже никогда не отпивал, и никогда там, внизу, он не поддерживает скучный и пространный разговор — иссякающий к тому времени поток неизвестных ему волшебников проходит мимо даже не останавливая на нем взгляда. Так и сегодня, Барти закладывает страницу купленного в соседнем переулке тома химических карандашом и спускается вниз, где почти никого не осталось. Привычным распорядком забирает у барной стойки пинту пока, усаживаясь, не толкает кого-то неосторожно локтем — удивленное о вырвалось у него нервно дергая край нижней губы, и следом так же дергается, расплескивая, рука сжимающая стакан. Он бросает короткий колючий взгляд на выросшую рядом тень машинально оттирая мокрые пальцы о светлый вязанный рукав, а подняв голову еще раз, застывает. Усталые, неподвижные глаза вспыхивают горячим блеском — он ее узнает.

Сложенные в хронологическом порядке фотокарточки памяти не сразу дают нужный ответ — Крауч молчит нерешительно прикусив щеку изнутри, смотрит прямо, из под волнистой челки упавшей на лоб. Думает, отвлеченно, что возможно так устал от ожидания, что готов принять за союзника любое отзывающееся в памяти лицо. Прилаживает слабую улыбку на застылое лицо, смотрит внимательно, надеясь что не ошибся, — Простите, я вас не заметил.

Обладатель самой внушительной мускулатуры в отделе. Ходят слухи, что однажды в дурном расположении духа выбил несколько зубов дракону, ударив его кулаком в морду. Нехотя откликается на "Малыш Лу", особенно когда за этим следует "мы принесли обед из Косого". Чип и Дейл отдела в одном лице. Этот парень обладает серьезным таким комплексом героя, почти не оставившим места для чувства самосохранения. Готов броситься в драконье пламя ради любого незнакомца. Коллеги иногда подшучивают, что пора подарить ему на День Рождения абонемент к психотерапевту. Потому что со своим желанием всех спасти он уже стал постоянным клиентом в Мунго (хотя есть версия, что ему просто приглянулась хорошенькая колдомедик). За белозубой улыбкой иногда проглядывает постоянная тоска по младшей сестре, которая умерла у него на глазах. Как именно - никто не знает, стоит кому-то спросить, как Джордан сразу замыкается, и в собеседника летит кружка со стола. Известно только, что парень винит себя за то, что не сумел спасти сестру. Благодаря своим рыцарским замашкам на спасение всех и всегда пользуется большой популярностью у девчонок. Коронная фраза "сейчас, ребят, я научу вас как жить".

Барнабас, он же Барни, он же "Кафф, пятиног тебя за ногу" голосом Бреннана. Ломает стереотип о том, что драконоборцы - не шибко умные и простые рубаха-парни. Кафф из хорошей и обеспеченной семьи, сообразительный и предприимчивый, еще на начальных курсах был приглашен в Клуб Слизней, где обзавелся большим количеством полезных знакомств. Не пьет огневиски, но по запаху может определить, в каком районе Франции собран виноград для вина в бокале (по его словам). Единственный среди драконоборцев, который разбирается в искусстве и культуре, поэтому на все официальные мероприятия, где отделу надо не ударить в грязь лицом, засылают именно Барни. Испытывает большую и давнюю любовь к кожаным курткам. Почти такую же, как МакКливерт, что является причиной неофициального соперничество с этим шотландцем. Коллеги уже давно перестали удивляться тому, что два солидных драконоборца периодически подлетают к ним с вопросом на ком куртка сидит лучше. На досуге пишет и публикует в журналах статьи о драконах. Любит свою работу и отлично ее выполняет, но считает, что на Отделе по контролю драконов останавливаться не стоит. Поэтому через какое-то время его переманит Пророк, и в 90-х он доберется до должности главного редактора.

Рой - не самый старший среди драконоборцев, но официально занимает статус "папочки". О том, что он пришел с утра на работу можно понять по характерным крикам "Барни, прекрати задирать Брена!" и "Энзо, хорош бить стажера!". Именно к нему все от мала до велика приходят, когда накосячили, и надо быстро исправить ситуацию. Один из старожилов отдела и тех достаточно здравомыслящих драконоборцев, которым удается дожить до тридцати пяти и не быть съеденным раздраженным драконом. Спокойный до хладнокровия. С таким непроницаемым видом способен убить дракона, глядя ему прямо в глаза, что у коллег по спине иногда пробегает холодок. Рассудительный и опытный. Трудоголик, часто уходит из кабинета последним, потому что обоих детей отправил в Хогвартс, и возвращаться домой не к кому. Его жена занимает очень солидный пост в Министерстве, и когда кто-то говорит "вы только посмотрите насколько Поук крут", ему обычно отвечают "это вы еще его жену не видели". Жена, кстати, залетала пару раз в кабинет драконоборцев и устраивала там такой разнос, что все находящиеся там тихонько сползали под стол. Про Роя ходят слухи, что он состоит не то в рядах Пожирателей, не то в рядах Ордена. С его абсолютным "покерфейсом" и не угадать, кого он ненавидит: магглорожденных или последователей Темного Лорда.

Праудфут мог бы возглавить отдел много лет назад, окажись он чуть более изворотливым и предприимчивым. Он был правой рукой и доверенным лицом предыдущего главного драконоборца. Но, как выяснилось, он был лицом не только доверенным, но и доверчивым. Финеаса считали основным кандидатом в преемники ушедшего на пенсию руководителя. Но Макнэйр обошел его на виражах так лихо, что многие даже не успели понять, как Уолден с ноги открыл кабинет главного драконоборца и уселся в кресло из драконьей кожи. Поговаривают, что между Праудфутом и Макнейром произошла какая-то загадочная история, включающая в себя интриги, представителей руководящего состава Министерства и ожесточенную драку. Драконоборцы уже потеряли надежду узнать как все было на самом деле, поэтому просто пересказывают молодняку эту легенду, приукрашивая ее все новыми деталями для драматизма. Праудфут вобрал в себя правильное соотношение решительности и осторожности, делающие его хорошим драконоборцем. В буквальном смысле чахнет от бумажной работы, поэтому сейчас даже рад, что остался рядовым драконоборцем и может большую часть времени проводить "в поле". Способен с каменным выражением лица рассказывать шутку так, что окружающие задыхаются от хохота. Способен вставить в любой разговор сотню фактов о квиддиче (даже когда никто не просит). Лучше всех в отделе летает на метле потому что у него за плечами несколько сезонов профессиональной карьеры и даже участие в мировом кубке.

Врывается в кабинет с криками "ДРАКООООН" каждый раз, когда в бюро узнают о буйном или подлетевшем к населенному пункту дракону. Говорит со скоростью тысяча слов в минуту и обладает такой жестикуляцией, что итальянец Энзо чувствует себя сдержанным британцем. Ругается как сапожник, научила красочным выражениям стажеров, и даже старожилы отдела периодически узнают от нее словечки, которых раньше не слышали. Когда хочет, включает свой фирменный командный голос. Стоит ей крикнуть "а ну сидеть!", и на стулья опускаются присутствующие в кабинете. В отделе все хотят проверить теорию о том, что своим голосом она сможет и дракона заставить подать голос и протянуть лапу. Энергичная и неугомонная помощница Макнейра, которой удается каким-то чудом найти к нему подход. Поэтому когда драконоборцам что-то нужно от начальника, они идут к Тиммс и съестными взятками уговаривают ее замолвить за них словечко. Донна Полсон для Уолдена (отсылочка к Форс-мажорам, которую вряд ли поймут хд). Иными словами, знает все о боссе, начиная с суммы на счете и заканчивая предпочитаемым оттенком шнурков. Единственное, о чем она не в курсе - это модная татушка на левом предплечье Макнейра. Может, она и об этом скоро узнает?

[indent] - Нет, и еще раз нет, - Энзо широкими шагами пересекает кабинет драконоборцев, в буквальном смысле убегая от их стажера, - скажу тебе по секрету, мы набираем стажеров именно для того, чтобы они заполняли за нас отчеты. Они за нас, а не мы за них. Парень не знает, что именно сделал, что Мэйв Дюарт из всех штатных драконоборцев именно его выцепила как самое слабое звено, на которое можно напасть с просьбой подкорректировать отчет. Рядом вон сидит целый кабинет его коллег, выбирай любого. Но в ответ на его отказ на него смотрят два самых жалостливых щенячьих глаза. Вентура демонстративно и страдальчески вздыхает. Это запрещенный прием. И чертовски действенный, потому что ему становится жаль единственную в их отделе девчонку, которую и так все шпыняют и советуют идти в драконологи или специалисты по домашним эльфам. - Первый и последний раз, ясно? - Энзо поднимает вверх указательный палец для придания важности своим словам. Забирает из рук девушки пергамент и садится за свой стол, чтобы сделать кое-какие пометки. Он успевает дойти почти до конца отчета, когда по его душу приходит Бреннан. - Эй, Дюарт, там последний пункт только остался, разберешься, - бросает он через плечо, уже натягивая форменную кожаную куртку.

[indent] - Возможно тебе представится возможность, - Вентура пожимает плечами в ответ на кровожадные наклонности начальника и по совместительству хорошего приятеля. Никогда не знаешь, чем закончится такой рейд по отлову блудного дракона. Парень прикасается к порт-ключу следом за МакКливертом и тут же ощущает себя в воздушном вихре. Легкой походкой спуститься на землю. конечно, не выходит. Но Энзо вполне достойно спрыгивает на траву, уверенно держась на ногах. Парень удивленно смотрит на Брена, который приземляется на траву мешком с картошкой. Обычно он более ловок. - Грация и красота, - со смешком комментирует парень и осматривается. Они где-то в промозглых лесах Уэльса.

[indent] Гадать, где именно находится дракон, не приходится. Ряд поваленных или наклоненных в одну и ту же сторону деревьев говорит сам за себя. Держа палочку наготове, Энзо вместе с МакКливертом начинает продвигаться по драконьему следу. Благо, проверенные временем ботинки позволяют двигаться бесшумно. Чего не скажешь о куче сломанных веток, на одну из которых Вентура на ступает, и она с громким треском ломается пополам. - Кое-кто сегодня в особо хорошем расположении духа, - хочет упрекнуть Энзо ворчливого товарища, но чтобы еще больше не шуметь только смотрит на него в ответ настолько многозначительным взглядом, насколько способен. Он застрял на на задании с драконобрцем, который сегодня настолько не в духе, что сам скоро начнет дышать огнем. Прекрасно. просто замечательно.

[indent] Медленно по протоптанной драконом тропе они доходят до прогалины возле реки. Это было бы весьма живописное и миролюбивое место с чистой речушкой и плакучими ивами, не разбавляй пейзаж приличного размера валлийский зеленый дракон. Энзо тут же пригибается,  прячется за поваленным стволом дерева и тянет за собой Бреннана. Выглядывает из их укрытия, чтобы понять, с чем им придется столкнуться. Черный гебридский - уж точно не безобидный пудель среди драконов. Гнездится на гебридских островах, кушает крупный рогатый скот, но довольно агрессивен. Что эта особь забыла так вблизи к маггловскому поселению - вопрос. Зверь, наклонив рогатую голову, пьет из реки, но периодически прерывается на звуки, похожие на ворчание. Странно. Энзо показывает товарищу на еще одно укрытие - большой булыжник с них ростом. Он не дожидается ответа от Брена и, когда дракон снова опускает голову, перебежкой добирается до булыжника. Делает знак Брену присоединиться к нему. - Смотри, левый бок - обеспокоенным голосом шепчет Энзо, когда МакКливерт присоединяется к нему. На богу дракона вспорота чешуя и кровоточит рана. Этим и объяснялось невнятное ворчание животного. Ничего хорошего в этом открытии нет, потому что раненый зверь - непредсказуемый зверь. Особенно если это огромный огнедышащий ящер.

[indent] - Каков план, шеф? - Вентура делает акцент на последнем слове, потому что внезапно вспоминает, что Бреннан формально его начальник. Очень странно быть в подчинении у сокурснику, с которым сидели за одной партой и вместе посещали кружок УЗМС. В конце концов, у них одинаковый стаж работы и одинаковый опыт в работе с драконами. Поэтому о том, что Бреннан МакКливерт - старший драконоборец, Энзо вспоминает редко и внезапно.

[indent] Вентура еще раз аккуратно выглядывает из-за камня и видит, что взгляд раненного дракона обращен прямо на них. Вот дерьмо. Плакал их эффект неожиданности. Воздух пронзает на удивление мелодичный, но недовольный рев зеленого валлийского. - Кажется, нас заметили, - констатирует факт парень и энергично продумывает возможные варианты действия. Тем временем со стороны реки раздаются тяжелые шаги и звук хвоста, словно плеткой рассекающего воздух.

[indent] Команда ненавидит Гестию Джонс, команда ее проклинает. А Гестия лишь пожимает плечами, продолжая уверять всех, что ошиблась, что это было случайной, просто неудачный день, но дьяволенок внутри смиренно потирал ручки. Она еще сама не понимала, что приятней: наконец-то показать Гидеону, что его насмешки были лине всякого смысла и что она не шутила, что у нее хватит сил оставить его метлу в воздухе, а его самого на песке внизу или то, что наконец-то эго старшего Пруста было разбито вдребезги. Собственно оба варианта ее более, чем устраивали. Вот только была одна мааааленькая оплошность: она не думала, что этот оболтус поселиться в больничном крыле замка на пмж. Упс, неприятно получилось.

[indent] гестия старается слушать капитана, но у нее еле получается сжать губы, когда Фабиан начинает смеяться. И начинают смеяться все. И это у всех истерическое. Второму Прусту явно платят соперники, иначе обьяснить все то, что он вытворяет на поле нельзя, аномальное везение. Вот только для противников. Гестию поражает, как он, обладая всеми данными защитника, настолько плох. Он не спасает команду, он словно тренирует ее, не позволяя расслабиться даже на секунду, потому что прилететь может далеко не от ребят в другой форме, а от личной гриффиндорской летающей неприятности.

[indent] Гестия сосредотачивается, Гестия собирается, как учил ее отец. Она собирается с силами, собирает всю свою ярость, так проще всего, ее легче всего направить в нужное русло, когда неуверенность в своих силах накрывает. Ревенко помогает ей в этом, тыча пальцем, словно в гоблина], появившегося на арене цирка. Она привыкла, что ее недооценивают.Все еще помнит, как капитан переспросил точно ли не на ловца та пробуется, ведь по комплекции... Но в этом была ошибка даже Пруэтта, от нее не ожидают бладжера, запущенного с дикой силой, а маленькая масса помогает добраться до него быстрей, чем игрок противника или даже игрок противоположной команды.

[indent] Гестия почти готова уверовать, пасть на колени, лишь бы только этот матч закончился хорошо. Она видела Фабиана в небе, примерно знает его тактику, а тактика у него простая - сдохни или умри.

[indent] И вот, пожалуйста. Матч не начался, но Джонс уже получает. У нее спирает дыхание от удара Фабиана, она чуть не выпускает метлу, она смотрит на него исподлобья, испепеляя его взглядом. Он хотел как лучше, но Джонс готова поклясться, если бы не защита - она бы выбыла еще до начала матча, - Спасибо, -она выцеживает это сквозь зубы, разминая плечо, подлетает к нему поближе, что бы это никто не слышал, что бы это осталось только между ними, - Слушай, давай попробуем план невмешательства? Постарайся максимально держаться подальше от мячей, а я постараюсь сыграть за двоих, так у меня больше шансов выжить, - и нет, ей нихера не стыдно. Джонс не готова была соседствовать с его братцем, у нее не хватит нервов, проклятий и шоколадных лягушек. Да и если Гидеон и Гестия когда-нибудь и окажутся под одной крышей больничного крыла, то выйдут они не скоро. Мадам Помфри будет не успевать лечить появляющиеся опять и опять травмы.

[indent] Музыку на поле еле слышно из-за порывов ветра. Словно погода тоже не на стороне Гриффиндора, прям таки создает дополнительные способы покалечить команду для Фабиана. Джонс успокаивает себя, что это первая игра сезона, что поиграть сейчас не так страшно, главное выжить сегодня. Проклятье Фабиана не распространяется только на Гидеона. И кажется Джонс начинает понимать, почему она единственный запасной для игры в связке с братьями. Гестия кивает ему, перехватывая биту в правую руку. У них есть буквально пара минут, облететь поле, понять с какой погодой предстоит столкнуться, осмотреть противников, осмотреть болельщиков. Одного болельщика Гестия замечет молниеносно, по голосу. Странно, что именно ему доверили комментировать сегодняшний матч. Гидеону прям на пользу пошел отдых, но видимо капитан не выпустил его не только по причине недолеченных травм. Пару недель Пруэттов точно смогут отличить все. По подбородкам. Теперь их три штуки на двоих братьев. Гестия дует щеки, пролетая мимо Гидеона, но даже всего воздуха Хогвартса не хватит, что бы хотя бы поравняться с ним.

[indent] И только сейчас, выстраиваясь в круг для начала игры, Гестия понимает, что этот день явно не сулит ничего хорошего. Слишком темно для этого времени суток. Нет намека на солнечный свет, а значит ловцу будет крайне сложно, а значит матч будет слишком долгим. Мерлин, спаси нас.

[indent] У Гестии потеют ладошки, она почти готова поклясться, что начала напевать детскую песенку себе под нос, лишь бы успокоится. Она забыла одно большое, огромное, необъятное почти как щеки Гидеона НО: бладжера два. А она одна. И бита у нее одна. И даже если она отберет вторую, она не сможет разделиться на все поле. Гестия надеется на две вещи: все члены команды сегодня предельно удачливы и внимательны и что, мерлинова борода, им повезет сегодня. Хоть чуть-чуть.

Патриция осекается, потому что Доркас говорит правильные вещи: что ее ждет через год там, откуда она бежала, потому что когда-то всех окрестила монстрами, зверями, чьих лап опасаться нужно? Наверное, ничего хорошего, сто процентов — ничего_хорошего. Селвин скорее наказать себя хочет, с каждым годом ставки повышая. Сначала это было самобичевание, общение с теми, кого презирала до этого, а теперь вынуждена с ними равняться, после — побег, отчаяние, попытка скрыться от всего мира. Когда с этими тенями Патриция смиряется, она решается на следующую ступень: разговор с Нейтом, Кадом, теперь возвращение домой. Кажется, что еще чуть-чуть и ее на земле этой больше не будет, судьба наконец устанет бороться с яростными попытками с ней столкнуться и просто даст то, чего Селвин жаждет. Наверное, так было бы правильно, так было бы с п р а в е д л и в о.
— Я их не защищаю, — отвечает пристыжено, потому что не ради пожирателей смерти рискует всем, а ради семьи.
— Я уговорю их уехать, бросив все позади, — скорее себя успокаивает, чем Медоуз пытается предложить очередную сделку. Могла бы быть более убедительной: Доркас, только я могу их убедить, понимаешь, надо бежать, — было бы этого достаточно она уже никогда не узнает. За год ее отсутствия Орден Феникса никуда не сдвинулся: разве что оказался запрещен законом, что только усложняло ее сотрудничество с ним. Если теперь они наравне с пожирателями смерти, то в чем смысл, стоит ли ради этого рисковать?
Медоуз повторяет то, что ей твердят окружающие: ради блага, ради добра, ради светлой стороны. Но кто определяет то самое благо, кто диктует способы борьбы? Селвин догадывается, что орденовцы следуют за несколькими лидерами, судя по всему, один из них Альбус, раз она сама с ним договаривалась о сделке, второй — Аластор, потому что Фрэнк именно через него ее в Орден зовет, а третий Эдгар, потому что он баллотируется в министры. Патриция правда не понимает, попытка победить в выборах — это способ отвлечь внимание или на свою сторону перетянуть первенство, ведь если во главе министерства магии окажется свой человек, то посадить неугодных в Азкабан на пожизненное заключение будет в разы легче.
Но только магглы не догадываются, что министры магии — лишь куклы, власти особой не имеют, ибо все решает визенгамот, председателем которого еще нужно стать. Значок министра не дает подобной гарантии, поэтому планы Ордена Феникса для нее до сих пор остаются загадкой.
Да и Доркас задается тем же самым вопросом, переспрашивая то, на что Патриция и сама найти ответ не может. Столько лет между двумя огнями, столько переживаний и попыток понять, как_правильно приносят лишь мигрени и нервные расстройства, а не мудрости или хотя бы жизненные уроки.
Но Пэт палочку крепче пальцами сжимает, потому что от своей мысли отступаться не хочет — это последний разговор с орденовцами, больше она с ними не только сотрудничать не хочет, но и пересекается. Клятва связывает ей руки, она не может поделиться ни с кем важной для деятельности феникса информацией, поэтому они могут просто ее отпустить, в конце концов Селвин имеет право принимать решения самостоятельно.
— Я считаю, что нельзя верить одному человеку, — отвечает, чуть погодя, искренне и так, словно не прощается, — нельзя верить в одного человека настолько слепо, чтобы следовать его указаниям беспрекословно, — Патриция кивает на палочку, которую Доркас на нее направляет, потому что если бы не Альбус, — она в этом уверена, — то они бы уже давно разошлись с миром. Но он приказал следить и не отпускать, что понять можно, но принять — нет.
— Надежду нужно искать в нас самих, в семьях, которые разрушаются из-за чужих амбиций, — упрямо отвечает Селвин, своего артефакта не опуская и понимая, что следующие слова Медоуз вполне закономерны. Она не может предать своих, подставить того же Дамблдора или Хартли — любого, кто причастен к информации, которой Пэт обладает. Но все эти разговоры толка никакого не принесут, девушки все равно будут стоять на своем, оттого Патриция на месте остается, раздумывая, достаточно ли времени прошло, чтобы вновь прыгнуть в вихре аппарации.
В ответ Доркас она только кивает:

— Я не хочу тебя ранить, — предупреждает, а на самом деле показывает, что не отступится и ее решение окончательное. Приподнимает голову, губы поджимая, и не отводит взгляда от той, от которой зависит чуть больше, чем ничего. Орденовцы заставляют всех членов организации чувствовать себя важными, словно они и правда могут что-то исправить, но очень легко отличить оптимистов от дураков, и Патриция во взгляде Доркас видит то, что в свое время мечтала разглядеть в Нейте. П о н и м а н и е. Она не просто стоит посреди поля, не просто под прицелом держит ту, кто когтями себе вырывает путь домой, она словно сама рассуждает о происходящем, и это Селвин заставляет смягчиться, поэтому палочку опускает.
Сражаться она не будет, выдержит атаку, ее заблокирует, но сама наступать не станет; подбирает рюкзак, который по воздуху к ней летит, не выпуская Медоуз из видимости.
— Я не могу быть с теми, в кого не верю, как бы мне ни хотелось справедливости, но для всех она разная. То, что Альбусу принесет удовлетворение, разрушит несколько семей, и я не могу с этой мыслью жить дальше, потому что в войне нет победителей, — Патриция щит вокруг себя колдует, — мы уже все проиграли, Доркас, — а потом трансгрессирует несколько раз, прыгая из парка в Косой переулок и оттуда в гостиницу Бирмингема, пока наконец не останавливается в нескольких километрах от родового поместья с попавшим в нее заклинанием Доркас, упрямо за ней прыгающей до Бирмингема.
Патриция наверняка много ошибок совершила и еще совершит, в ней живет бунтарство, которое выражения еще не нашло, потому что боль и отчаяние окружающих в себя она впитывает и не знает, как с ним справиться. Она была на стороне нейтралитета, обратилась за помощью к тем, кто, казалось бы, свет олицетворяет, и теперь должно попробовать понять, что из себя тьма представляет.
Тени ее поглощают по мере приближения к дому, но Селвин шага не сбавляет, крепче лямки рюкзака пальцами перехватывая. Она очень устала и ее тошнит от столько трансгрессий подряд, поэтому у высоких кованных ворот Пэт останавливается, чтобы перевести дыхание. В некоторых окнах горит свет, а лужайка заросла непроходимыми зарослями; атмосфера двора не внушает доверия: слишком мрачно, слишком не_так. На крыльце не встретит мать, тяжелые руки отца ее не обнимут, а взгляды братьев не позволят расслабиться в своей комнате.
Патриция дышать опасается, когда толкает ворота, боясь, что защита ее не пропустит, но не чувствует в ладонях ни боли, ни сопротивления. Делает несколько шагов к дому, пока не замечает, что входная дверь открывается, а освещая теплым светом крыльцо.

[indent][indent]Честер устало потирает сонные глаза. Его смена закончилась час назад. Незаполненные бумаги и отчеты решили иначе. МакФасти коряво выводит свои заключения, что от злобы на собственную несобранность буквы то резко взмывают вверх, то катятся вниз. Клерковская волокита не для него, но внутреннее вопиющее чувство порядка ласково приказало захлопнуть пасть и через не_хочу // не_могу дальше писать вынуждает.
[indent][indent]Он заполняет последний отчет на сегодня и откидывается на спинку стула, что китель встает колом и больно упирается в плечи. Честеру даже приятно, почти что массаж. Он вытягивается сильнее, как мартовский кот на подоконнике под первыми теплыми лучами солнца, сладко и протяжно зевает, уже мыслями дома находится. Там, где Памела; где их уютный дом с камином, в котором трещат дрова; где его ждет горячий ужин и теплая постель, делимая с любимой женщиной.
[indent][indent]МакФасти снова зевает и потирает глаза, возвращается на место, с опасным_трескучим скрипом раскачавшись на стуле. В этом прелесть своего кабинета. Никто не смотрит на тебя, потому что просто некому. Сидишь себе, да хоть лежишь и координируешь отряды авроров. Странно осознавать, что напротив нет ещё одного стола, за которым обычно сидит Муди, растекаясь пьяной жижей по всем доступным поверхностям. Честер усмехается, поднимается с насиженного места и воровато выглядывает из-за двери. Свет в здании приглушен. Судя по оживленному перешептыванию, у кого-то началась ночная смена.
[indent][indent]— МакФасти, хорошо, что ты здесь, — тон, с которым Руфус говорит эти слова, означает только одно — твоя ночная смена начинается прямо сейчас. — Собирайся, введу в курс дела по пути.
[indent][indent]Честеру дважды повторять не надо, хоть на его лице непонятливой гримасой вырисовывается тысяча и один вопрос. Мол, по какому пути? В курс какого дела? И почему хорошо, что именно он здесь? МакФасти оставляет всё при себе, наспех накидывает дорожную мантию и пулей вылетает из кабинета, бросив взгляд через плечо. На двери висит табличка с его фамилией, а перед ней новое звание, рангом выше как очевидное напоминание и ответ на все вопросы сразу.
[indent][indent]— Снова они, — коротко выдает Руфус, когда МакФасти равняется с ним. Честер понимает о ком речь и сон как рукой снимает. — Отправишься опросить свидетельницу. С ней сейчас мои доверенные лица. У тебя есть сутки на всё про всё, потом скрыть инцидент будет невозможно. Мне нужен результат, МакФасти.
[indent][indent]Стоит ли напоминать Честеру об этом? Нет. Раздражает ли такая постановка вопроса его? Ещё как. Честер сдерживает порыв закатить глаза на начальника, который ему почти как крёстный отец и брат в одной персоне. Обещать выполнить просьбу он не станет. Слишком много неизвестных переменных в наклевывающемся деле, явно громком и особо важном. Кажется Руфус поседел ещё на одну прядь пока разглагольствовал. МакФасти принимает заколдованный ключ-портал до места, где должен провести опрос, но застывает на несколько секунд ради одной обнадеживающей фразы, которую может позволить себе в данной ситуации.
[indent][indent]— Я выполню свою работу, — обещает он, а после шагает в камин и покидает Министерство.
[indent][indent]На улице холодно и морозно. Свежий снег хрустит под тяжелыми ботинками. Крупные снежные хлопья застилают глаза пока Честер бредет по узкому маггловскому проулку, где никто не увидит его. Заворачивает за угол и дает себе с полминуты отдышаться. Зимний воздух сковал горло_лёгкие, забрался под кожу ледяными иголками. Честер снимает перчатку и пальцами скользит за ручкой во внутренний карман утепленного кителя. Затем достает палочку, понимая, что засветиться в форме аврора с отличительными знаками высшего ранга затея более глупая, чем забыть энергетическое зелье, когда пошли вторые сутки без сна. Ему даже произносить заклинания не надо. Палочка сама выплевывает магический сгусток, предугадывая мысли хозяина. Форма сменяется гражданской одеждой и теперь Честер точно готов. Он активирует ключ-портал и попадает в коридор жилого дома. К нему выдвигаются двое волшебников, очевидно шестерки Руфуса, но МакФасти опережает их.
[indent][indent]— Спокойно, парни, я от начальника, — Честер на всякий случай руки поднимает в знак мира, заодно трясет ручкой как побрякушкой, что доказывает его слова. — Где свидетельница?
[indent][indent]— Проходите за мной, — получает сухой ответ. Внимания на недружелюбия не обращает. Он здесь не за этим. — Её зовут Ирма МакФасти, но говорить она хочет только с кем-то высокого ранга. Боится за свою жизнь, что понятно. Она совсем молоденькая и бестолковая, вдобавок пугливая, как...
[indent][indent]— Достаточно, — предупредительно повышает голос Честер. В интонации сквозит злостью, но на недоумков-авроров, а на Руфуса. Не мог он не знать кем была свидетельница. Не удивится МакФасти, если и дела серьезного никакого нет. — Свободны, оба, — командует им, поправляя куртку, перед тем как протянуть руку к двери. — Я сказал, что вы оба свободны, — повторил Честер, давая понять, что не зайдет в квартиру пока те не исчезнут. Авроры переглядываются, но приказ исполняют. МакФасти заходит внутрь неуверенно, ведь по ту сторону чертовой двери находится его младшая сестра, которую он в последний раз видел, когда ей было три дня от роду. — Доброй ночи, мисс, — наверное так себе приветствие, но Честер помнит что он в первую очередь здесь по работе; он не должен подмечать, что сестра похожа на отца, хоть и глаза у неё матери. — Я капитан МакФасти и задам вам несколько вопросов. В моем приоритете ваша безопасность. Будьте честны, тогда я смогу гарантировать вам её, — он садится напротив за стол, достает блокнот и ручку. Заколдовывает последнюю, чтобы та записывала за Ирмой. — Итак, расскажите что случилось.

Первая Авада Кедавра должна была запомниться странными ощущением, скорее всего — отвращением к самой себе, парочкой проклятий и, пожалуй, разочарованием, но Марлин не помнит ни первого, ни второго, ни третьего. Она убивает впервые в 1978 году, делает это инстинктивно, разозлившись в ответ на хорошо спланированную операцию пожирателей смерти.
Зеленый цвет МакКиннон ненавидит, но продолжает видеть каждый раз, когда оказывается в рейде. Противник не чурается жестокости, а она, Марлин, старается ранить, но не убить. Она считает, что не имеет права отнимать жизнь, потому что если вдруг из ее палочки выплеснется зеленый луч, то чем она лучше тех, против кого необходимо бороться? Марлин доказывает свою мысль несколько лет, активно вступает в дискуссии и ругается с Аластором в пух и прах вплоть до отвратительных слов, потому что «идите все к черту».
Она понимает, что неправа в марте 1978 года, когда на ее же глазах Эмма падает лицом вниз и не пытается перевернуться. Марлин застывает на поле боя: глаза щиплет от стекающего с виска пота, а из влажной ладони то и дело выскальзывает артефакт, но МакКиннон держит его крепко, перекидывая в левую руку. Она замирает на месте, задерживает дыхание, щурится и стирает рукавом пот с глаз, чтобы понять, что Роббинс все так же лежит и не двигается. Осознание неприятно касается разума, когда в нее попадает несколько атакующих пыточных заклинаний. Она падает на землю, но в отличие от подруги успевает перевернуться на бок прежде чем вдохнуть в истерике грязи.
В тот день Марлин встает спустя пару минут, нацеленная отомстить, но Эммы уже не видит: ее уносят в штаб, как потом она узнает. За это время МакКиннон убивает двоих пожирателей, первого накинув одного из них на штырь, торчащий из детских качелей, а во второго запускает зелёный луч. После этого она аппарирует в штаб, чтобы сосредоточиться на том, что на кушетке лежит ее подруга, лишенная возможности узнать, за что они все боролись, потому что кто-то просто решил, что имеет право отбирать жизни.
Марлин теряет способность вызывать патронуса к лету 1978. Она просто не может сосредоточиться на том, что раньше согревало душу, потому что ничего не имеет смысла, а всякие попытки перебороть пустоту и страх, заполонившие ее сознание, остаются пустыми. МакКиннон использует аваду практически каждый раз, когда выходит в рейд, и кивает Муди, который прикрывает ее своим контрзаклинанием.
Лишение жизни теперь кажется целью, которая с каждой потерей становится все четче и ярче.
Марлин, порой, боится, что растворяется в мести, забывает о том, ради чего они изначально вступили в Орден Феникса, но достаточно быстро собирается с мыслями перед настоящей опасностью.
К 1980 году она успевает разочароваться во всем: в себе, в людях, в будущем. Наверное, ей стоит перестать все проживать в одиночестве, но нагружать друзей своими проблемами кажется несправедливо. Кто-то идет дальше: женится, беременеет, пытается жить в варварские времена и сбегать от убийств и потерь в иллюзорный мир спокойствия, спрятанный за семью замками. МакКиннон же возвращается к себе в квартиру, закрывает дверь на пару заклинаний и открывает бутылку вина, которую не успевает допить, потому что сон побеждает ее быстрее.
Сегодня у нее очередное задание, и она идет вместе с ребятами к выходу из штаба. Марлин действует по привычке: аппарирует, проверяет местность, убирает порт-ключ во внутренний карман куртки и колдует вокруг себя дезиллюминационные чары. Следующие пару часов проходят в засаде, где она успевает обдумать всяческие варианты нападения как с их стороны, так и со стороны противника. Этого хватает, чтобы отвлечься от переживания после убийства двух министров парой неделями ранее.
МакКиннон считает, что подобная открытая агрессия — признак уверенности в себе, а вот это уже ее абсолютно не устраивает. К семи утра становится очевидно, что наводка на штаб пожирателей оказывается пустой, и один из орденовцев отправляется проверить дом, когда Марлин решает взять на себя улицу.
Она идет медленно, смотрит по сторонам, поддерживает рукой ладонь с артефактом, чтобы, если что, успеть среагировать на атаку. Марлин удается обойти всю дорогу от начала и до конца, когда при повороте обратно вдруг замечает приближающуюся к ней фигуру. МакКиннон не медлит и выстреливает Аваду сразу же, тут же прячась за углом пока не слышит характерный стук. 
Дыхание учащается, потому что Марлин знает, что пожиратели не такие глупые и могут устроить засаду с помощью иллюзий. Она выжидает несколько мгновений и выглядывает в сторону улицы, чтобы убедиться, что цель сражена и остается на месте. Первое время она всегда вспоминала Эмму, лежащую в грязи лицом вниз, но со временем и это воспоминание стерлось, очевидно дав возможность Марлин перестать сожалеть каждый раз, когда зеленый луч ударяет из кончика ее палочки.
Она медленным шагом возвращается к жертве, но не спешит опускаться на колени рядом — мало ли, возможно, это лишь обман, чтобы застать ее врасплох. Но МакКиннон заставляет удивиться не тишина, окружающая ее и тело, а то, что из-под капюшона теплой мантии видны пряди волос. Не то чтобы пожиратели не имели волос, нет, напротив, просто они всегда были скрыты маской.
Марлин хмурится, немного опускает артефакт, обходя убитого. Оказавшись рядом с лицом, она поджимает губы, замирает на месте и, кажется, задерживает дыхание, потому что ебтвоюмать.
Фрэнк находит ее спустя пару минут, когда Марлин уже на коленях сидит рядом с убитой, оказавшейся лишь обычной прохожей. Но на ее пальцах не видно крови, потому что непростительное заклинание не оставляет видимых следов.
https://i.imgur.com/rPgEEtt.gif https://i.imgur.com/Cw3N7tG.gif https://i.imgur.com/LuHc7bf.gif
Они договариваются оформить ее, как пострадавшую, но МакКиннон требует отправиться в морг вместе с телом.
— Я должна, — ее бьет истерика, но ситуация не дает возможности дать волю эмоциям, поэтому Марлин лишь ходит из стороны в сторону в ожидании, когда прибывшие авроры запротоколируют случившееся.
— Марлин, иди лучше домой, — она говорит, что собиралась на работу (правда парой часами позже), но решила прогуляться, когда заметила лежавшую на тротуаре женщину. Ей нельзя признаваться, что из ее палочки выпущен зеленый луч, как и нельзя поделиться истинной причиной своего переживания. Фрэнк это четко дает понять: Марлин должна ждать указаний. 
Но, кажется, впервые в жизни «должна» не соотносится с «может», поэтому МакКиннон требует разрешения сопровождать тело на опознании.
Они стоят в морге в Мунго уже двадцать минут. Ей не говорят — кто погибшая, но судя по шепоту Марлин осознает, что это не совсем незнакомый человека. Спустя пару минут она узнает в вошедшей в комнату девушке — Арлет, ту самую, которую покусал оборотень.
МакКиннон хмурится, делает шаг назад, потому что ее трясет от страха и от сожаления.
Она убила мать этой девушки, она убила женщину, решив, что черной теплой мантии, накинутой на голову достаточно, чтобы увидеть в прохожем пожирателя смерти.
Марлин делает несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться: «дождись указаний» уже кажется не такой хорошей идеей. МакКиннон должна признаться, попросить прощения, помочь Примпернель… но разве слова как-то облегчат потерю?
— Арлет, я… извини меня, — срывается с губ, когда девушка возвращается к Аврорам и Марлин, стоявшей неподалеку от входа.
— Я… — она подбирает слова, когда один из парней вставляет:
— Она нашла вашу мать, — МакКиннон шумно выдыхает, потому что комок из лжи начинает спутываться, и это ее совсем не радует.
— Это твоя мать?

[indent]  [indent] Когда вокруг тишина, когда в ней мысли свои отличить от шепота демонов невозможно, когда прикосновения становятся ледяными, тогда хочется просто сдаться. Алиса забывает, что такое сон, она ночи напролет проводит в сознании; она считает отблески от шторы на потолке, изучает записи, решает углубиться в артефакторику, доводит Арчибальда до синяков под глазами. Она возвращается домой, на вопросы родителей отвечает уклончиво, свободное время тратя на изучение последствий использования Непростительных Заклинаний. Лонгботтом хочет в штаб Ордена Феникса вернуться с доказательствами на руках, чтобы помимо голословных наблюдений еще и исследования всем предоставить. У Фрэнка движения становятся более нервными и дёрганными, у Аластора внешний вид ухудшается, у Эммелины пропадает аппетит. Использование темной магии это или же психологические травмы непонятно, но Алиса просто так не оставит свои попытки доказать окружающим, что насилием на насилие отвечать значит войну искусственно затягивать.
[indent]  [indent] Она помнит рассказы родителей, читает истории про дядю, про Гриндевальда, с детства мужчины в пальто, притворяющимся выдающимся аврором, боится, Лонгботтом знает, о чем говорит. Она не капризничает, не малодушничает, эгоизма в желании спасти окружающих нет — ей просто хочется, чтобы цена за свободу остальных не была такой высокой. Алиса с тоской смотрит в сторону Фрэнка, когда замечает его пустой стол в Аврорате. Изо дня в день избегает его взгляда, хотя уверена, что он не посмотрит в ответ даже, если она продолжит его издалека изучать. Она от него уходит, чтобы себя найти, но вместо того самого поиска занимается попыткой проанализировать уже совершенное. Алиса по кругу ходит, то и дело на спину Фрэнка натыкаясь, хотя, может, хотелось бы лицом к лицу встретиться. Но прекрасно осознает, что одного его взгляда, на нее обращенного осознанно, а не по старой привычке, будет достаточно.
[indent]  [indent] Лонгботтом просится на задания вместе с Вэнс, со стажерами, с МакКиннон. У нее понимание мира не меняется: он все так же скверен и сер. Но Марлин говорит о том, что нужно в первую очередь себя принять, а потом других менять. Алиса знает, что та не согласна с ее инициативой отказаться от непростительных, поэтому не спорит и время не тратит впустую. Лина же на слова не скупится: сначала не одобряет, потом принимает, но про Фрэнка продолжает рассказывать. Алиса просит перестать, потому что совесть обязательно с чувствами смешается, и она первым делом побежит к нему, раненному и изувеченному, а только потом задумается, в чем смысл. Лонгботтом просит его не раз притормозить — однажды он нарвется, по краю пройдется, а она останется позади, потому что в будущее верит чуть больше, чем в настоящее.
[indent]  [indent] Когда Фрэнка в очередной раз за рабочим местом не замечает, в сторону кабинета Аластора смотрит. С ним тоже отношения складываются отнюдь не теплые: Алиса понимает, что всему свое время, и если уж находиться по разные стороны баррикад, то по-другому никак. Ожидать, что Муди оценит ее инициативу отстраниться от работы в Ордене Феникса после проваленной операции, глупо, и Лонгботтом мечтами не живет.
К тому же его тоже в кабинете нет; наверное, очередное задание, очередные ранения. Алиса смотрит в окно, потом ерзает на стуле, пытается мыслями сосредоточиться на деле. Но то и дело перед глазами воображение рисует Фрэнка без сознания.
[indent]  [indent] Эммелина парой дней назад намекает, что он пускается во все тяжкие, рассказывает, что вызывается на несколько заданий подряд. Алиса тогда от обсуждения открещивается, потому что не ее дело, не ее место переживания высказывать. Она его оставляет со словами, что в себе разобраться хочет, и если время будет тратить на разговоры о нем же, то в чем был смысл?
[indent]  [indent] Порой она и сама не понимает, зачем ушла, зачем дверь за собой закрыла. Сначала была обижена, ужалена, в одиночестве оставлена. Из-за нее гибнет три орденовца, окружающиеся ей это в ошибку приписывают, говорят, что могло быть все по-другому, если бы воспользовалась чертовой Авадой Кедаврой. Но у Алисы не хватит ненависти, она знает, что не сможет, даже если будет сама находиться на пороге смерти.
Фрэнк тогда сторону Аластора принимает, а ей ничего не остается, как продолжать бороться не только с начальником, но и с другом, с мужем, с человеком, которого своим считает.
[indent]  [indent] За три месяца, что они порознь живут, меняется примерно ничего. Алиса все еще спит по левую сторону кровати, все еще утыкается в пустоту, все еще готовит порции завтрака на двоих, так и не научившись на одного отмерять нужное количество молока. Лонгботтом идет в сторону Штаба Ордена с мыслью, что делает это не из-за переживаний за мужа, а из-за необходимости быть частью сопротивления.
[indent]  [indent] В Аврорате, как бы ей ни хотелось, тяжело сражаться с опасностью, о которой не все до конца подозревают. Руфус - человек хороший, но Алиса в этом деле больше доверяет Аластору, хотя и сомневается в его адекватности иной раз.
[indent]  [indent] Она останавливается у входа, осознавая, что не знает сегодняшний пароль для входа. Спустя несколько минут ожиданий дверь открывается, и Лонгботтом успевает пройти внутрь до того, как Пруэтт осознает, кого впускает. Она оглядывается, в тускло освещенном помещении не замечая никого, перед кем пришлось бы отчитываться. Но не находит и следов пострадавших — где тогда Фрэнк?
[indent]  [indent] Алиса останавливается у коридора, прислушиваясь к отдаленным разговорами, пытаясь понять, кого впереди заметит. Наверное, ей не стоит прятаться, таким трусливым образом возвращаться туда, откуда ушла со скандалом. Но Лонгботтом чувствует, что обидела остальных (пусть и осталась права), оттого дожидается, когда разговор стихнет, переходя в другую комнату. До стола Муди она добирается без препятствий, останавливается у кресла, разглядывая карты и артефакты, сваленные в одну кучу. Судя по записям, Лонгботтом на задании в Восточной Шотландии, поэтому не вернётся он еще несколько дней. Алиса пролистывает журнал, про себя отсчитывая, какая по счету это операция Фрэнка за последний месяц.
[indent]  [indent] Она успевает только выругаться, когда слышит позади треск прогнивших досок.
— Аластор, — здоровается, замечая в проеме Муди, очевидно вернувшегося не с обеда. Лонгботтом предлагает ему помочь, отходит в сторону, чтобы не мешать, обменивается кивками с Вэнс, которая следом за начальником заходит. Как Лина все еще держится — для Алисы остается загадкой, но задать вопрос ей кажется неправильным.
— Понимаю, что сейчас не самое удачное время, — вставляет, когда они перестают что-то обговаривать, ловит взгляд Аластора, — но сейчас по-другому не бывает, — ей нужно извиниться, объясниться, попытаться найти общий язык. Алиса отказывается от каких-то ни было советов, потому что _сама_ разобраться со всем хочет.
[indent]  [indent] Возвращается в Штаб только потому что сидеть больше с документами и фолиантами не может, потому что негативные последствия непростительных и так очевидны, никто ее доклады слушать не станет.
— Я хочу вернуться к активному участию, — добавляет, пытаясь привлечь внимание Аластора. Они с ним в последний раз ссорятся до откровенной ругани: Алиса его шлет куда подальше, он ей в ответ не любезнее вещи говорит. Подобное входит в привычку, и Лонгботтом субординацию уже давно не соблюдает — хотя должна. Именно Муди их в Академии вылавливает, замечает, хорошие задания им дает. Ей кажется, что это благодаря тому, что она просто удачно затесалась между Лонгботтомом и Пруэттами, поэтому до сегодняшнего дня чувствует, что незаслуженно оказалась и в Аврорате, и в Ордене Феникса.
[indent]  [indent] Доказать бы хотела, что может рассчитывать на те звания, которыми сейчас обладает, но из-за того, что саму себя в ловушку загоняет зимой, на месте стоит.
— Я понимаю, что перегнула палку в январе, но ты… — Алиса качает головой, — но вы, командор, застали меня после потери трех сокомандников, и я потеряла контроль над ситуацией. И над словами, — похоже на извинения? Лонгботтом очень хочется верить, потому что с Муди ей когда-то друзьями хотелось быть. Только к своим годам она успевает осознать одно: желания очень редко в реальности оказываются тем, чем казались в мечтах.

Его будит глухой стук в дверь, и Тео даже не сразу распознает, что это происходит в реальности, а не является продолжением сна. Вместо того, чтобы сразу подняться на ноги, он переворачивается на другой бок и разминает затекшую руку, на которой Флоренс удобно устроилась и не собиралась отпускать. Но Теодор все-таки справляется с женой, когда дверь открывается с едва различимым скрипом (нужно сказать Фанни проверить петли). На пороге он узнает Трэва, взъерошенного и испуганного, из-за чего губы Паркинсона поджимаются, и он рывком встает с постели, наверное, заставляя Фло проснуться. В два шага он сокращает расстояние до двери и выходит в коридор, игнорируя брата, стоявшего то ли в ожидании удара, то ли вопроса.
Теодор не любит тратить время на глупые вопросы, ответы на которые он и так знает. Судя по всему, у Трэва произошло что-то хреновое, раз он снова оказался не просто на пороге его дома, а в спальне. Краем глаза Тео замечает кровь на руках брата, матерится себе под нос, спускаясь по лестнице на первый этаж и по дороге зажигая несколько свечей.
На кухне прохладно из-за открытой настяжь задней двери, поэтому Паркинсон тяжело вздыхает, хлопая ею.
— Если приходишь ко мне в дом, будь добр хотя бы дверь за собой закрывать. Два ночи, мать твою, Трэв, — говорит он недовольным тоном, а что брат ожидал? Судорожных вопросов и уточнений или же сожалеющих объятий? Тео подогревает воду для кофе — все равно уже не уснет, — опирается о стол и выжидающе смотрит на него. Задавать вопросы он не собирается, не в этот раз и не после стольких встреч, которые заканчивались всегда одинаково: прости, такого больше не повторится.
the city's on fire
the streets are a riot
now look at this place
no one is safe
no one is safe from youОн выслушивает его сбивчивый рассказ молча, смотрит на лицо, выражающее лишь испуг, но ни капли сожаления, и не понимает, каким ублюдком нужно было родиться, чтобы вырасти в подобие человека, которым Трэвис сейчас является. Теодор не отличается ангельским характером, не считает себя достойным примера, но все-таки умудряется не вляпываться в дерьмо из раза в раз.
«Мы просто не рассчитали» — объяснение, к которому брат прибегает, когда решает объяснить очередное убийство.
Тео не отвечает ему ни слова, не найдя ничего, что могло бы хоть как-то выразить его недовольство и раздражение. Просто молча уходит обратно к себе, по дороге замечая отца, который своими шаркающими и тяжелыми шагами наверняка разбудил и мать. Теодор огрызается на вопрос «что произошло» и скрывается в комнате, тут же ныряя под одеяло к жене.
Уснуть, конечно, не получается.
Он стучит пальцами по постели, прислушивается к шагам в коридоре, хотя знает, что наверняка отец с Трэвом подумали о том, что их могут подслушать. Тео более чем уверен, что они уже придумали какой-то план действий, с которым он скорее всего не согласится, но уже поздно будет помешать тому, что они запустят к рассвету. Бросив короткий взгляд к окну, Паркинсон тяжело вздыхает (кажется, это уже вошло в отвратительную привычку, которая присуща только старикам) и встает обратно.
— Я ухожу сегодня раньше, — говорит Флоренс, коснувшись ладонью ее спины. И, получив в ответ невнятное «иди к черту», он целует ее в щеку и собирается.
— Мы решили, что действовать нужно сраз…
— Да понятно, что вы решили, отец, — обрывает его на полуслове, выливая остатки кофе (получился слишком горьким) в раковину. Трэва уже не было дома — хоть что-то они сделали правильно. Тео и так на взводе выслушивает план старшего Паркинсона, пока варит себе вторую кружку кофе. Старику уже давно пора было бы переехать в деревню и отдыхать от того, что происходит в их жизнях, но уговорить их с матерью оставить внука оказалось тяжелее, чем Теодор когда-либо себе представлял. Жить с родителями в тридцать лет он тоже не планировал, но когда что-то получалось так, как задумывалось?
— Наверняка они снова это дело замнут, к тому же, кому выгодно освещать такое убийство?
— Много кому, но если и в этот раз они запретят публикацию, то дело все равно откроют, — отвечает Паркинсон. Он достаточно уже проработал в Аврорате, чтобы понять логику их действий. Даже если Министерство Магии официально выступает против нагнетания обстановки, дела все так же открываются и расследуются.
— Одно дело пытать или издеваться, другое — убить чертову грязнокровку.
— Я понимаю.
— Да, конечно ты понимаешь, но он обрекает не только себя на вполне заслуженный срок, но и ставит под вопрос мою должность, — Тео не знает, как арест может коснуться работы Флоренс, но подозревает, что к роду вовсе пропадет выстроенное годами доверие. Всем известно, что Паркинсоны придерживаются нейтралитета, что же теперь начнется, если факт причастности Трэвиса к ненависти к магглам вскроется.
День продолжается в таком же негативном ключе. Сначала Теодор осознает, что новость уже оказывается опубликована в Ежедневном пророке, потому что в редакцию поступили колдографии с места преступления. Следом он оказывается на экстренном собрании, на котором требуют не замалчивать ситуацию, а выпустить официальный пресс-релиз, согласованный со Скримджером и ответственным за расследование аврором. К полудню Паркинсон узнает, что за дело взялся Палмер, что является последней каплей. Бывший муж министра магии — едва ли хорошая кандидатура для расследования, которое оставят нераскрытым за недостатком улик.
Теодор уходит на обед, раздумывая о том, что сейчас может сделать. Недолгая трансгрессия домой подтверждает его опасения: свидетелей не было и для того, чтобы не возникло, Трэв и отец уже встретились с близлежащими к месту преступления жителями. Обливиэйт будет заметен, если специалисты будут опрашивать кого-то. Тео требует, что Трэв не покидал его дома и возвращается на работу, но идет не в сторону Аврората, а в отдел Фоули.
— Мистер Фоули занят, — помощница выглядит миловидной, и Теодор улыбается ей, постукивая волшебной палочкой по столу.
— Уточните, когда он освободится и добавьте, что это срочно, — «занят» — понятие обширное, но Тео оставалось надеяться, что Кристиан и правда был просто занят, а не решил уйти с работы пораньше. Наверное, стоило и вовсе попытаться сначала поговорить с Хьюбертом, но Теодор не уверен, что своим нетерпением не заставит его подозревать что-то неладное. А брат Флоренс, пусть и не так активно принимающий участия в ее жизни, в любом случае окажется куда полезнее.
https://i.imgur.com/speRPNw.gif— Извини, что без предупреждения. Я по делу, — он хорошо относится к Крису, считая его достаточно ответственным. В голове то и дело мелькают сравнения между его и Фло младшими братьями, к сожалению, Фоули в этом плане выигрывают. Если Кристиан и занят чем-то нелегальным, то это не известно каждому второму, кто слышит его фамилию.
— Слышал об убийстве магглорожденной? — наверняка слышал, но Паркинсон оставляет выпуск Ежедневного пророка перед ним, прежде чем садится напротив.
— Флоренс пока еще не знает, но за этим стоит Трэв, -  Тео не скрывает этого от него, потому что полностью уверен в том, что Кристиан никогда не предаст свою сестру. Они все погрязли в этом: вынуждены выживать в мире, в котором идиоты творят глупости, а им приходится иметь дело с последствиями. Теодор никогда не скрывал, что его младший брат — ублюдок, поэтому Крису наверняка это известно не понаслышке.
— Мне нужна помощь.

Когда Питер робко постукивает по двери, прерывая тишину и одиночество, воцарившееся в штабе десятью минутами ранее, Муди тяжело вздыхает и откладывает тарелку с ужином, в этот раз принесённым Лили, и негромко разрешает войти, тяжёлым взглядом уставившись в дверной проём. Он обосновался в штабе без зазрения совести, проводя здесь те ночи, когда не нужно работать, а сон требуется уже свыше положенного - перед другими орденовцами старается этого не показывать, оставаясь просто сумасшедшим и озабоченным работой в любое время Муди, но на деле всё ещё отказывается решать квартирный вопрос, потому что смысла в этом не видит.
- Что-то важное, Петтигрю? - на всякий случай уточняет, вторя дифирамбам желудка, но по лицу Питера понимает, что тот явно не о любовной драме поговорить зашёл. Кому вообще в здравом уме за таким к Муди обратиться захочется? - Ладно, садись, что у тебя?
Он инициативу Питера вступить в политическую гонку не очень-то и одобрял, но как шпиона в штабе Дженкинс видел - не самый приметный, но услужливый парниша ей как раз кстати будет. Аластор не уверен в его полезности в качестве будущего политика, но если благодаря нему они смогут узнать, что Юдж снова придёт в голову кого-то террористами назвать или ещё круче финт ушами сделать, они хотя бы успеют подготовиться к новому удару.
Муди Юджинии не доверял давно, да и вообще никому он не доверял, если уж совсем честным быть, но с январской стычки в Мунго неприязнь к женщине сошла на нет; она и появилась-то вовсе не потому, что Аластор действительно её испытывал, просто людям свойственно ошибаться. Он старался смотреть на неё по-новому, глазами без зашоренного лютыми установками сознания, но она всё ещё оставалась той, кто назвал Орден террористической группировкой, а значит, соратником быть не могла. Она всё ещё оставалась прямым конкурентом их кандидату - и стойко выдерживала все ходы, не собираясь опускать руки и сдаваться; Муди уважал в ней стойкость и желание всё исправить, не хотел быть с ней по разные стороны баррикад, только исправить уже ничего не мог, - но ещё не мог в стороне оставаться, когда её жизни что-то грозило.
Потому сбивчивый рассказ Питера сразу всерьёз воспринимает, сто и один вопрос уточняющий задаёт, не давая упустить ничего - каждая деталь может оказаться важной. Обвинение в управлении министром Империусом - серьёзное, тяжёлое, это преступление вдвойне, и у Муди кулаки рефлекторно от злости сжимаются. Он ненавидит, когда играют настолько без чести, когда на все правила кладут огромный драконий хвост и позволяют себе грязные методы, врываясь в чужое сознание. Он ненавидит трусов, использующих подлые трюки для своей победы, а потому обязан им не дать этого сделать. Это его работа - оберегать мирных граждан, попадающих под обстрел ничего не боящихся пожирателей, и даже если Юджиния не оказалась в одной с ним лодке, он не может просто записать в уме, что она находится под Империусом и использовать это в целях Ордена.

Аластор просит Питера об этом никому больше не распространяться - Непреложный обет не берёт, на словах обещанию поверив, и хвалит за находчивость и внимательность; подобная информация во время войны действительно оказывается очень важной. Но что с ней делать, когда такая ценность попадает в руки?
Муди отодвигает ужин - аппетит пропадает мгновенно, его давит куча мыслей, роем звенящих в голове. Он пытается переварить то, что услышал, но вопросов слишком много - кто это сделал, сколько она уже под империусом, какие цели преследует нападающий, что за задание она может прятать в голове? Измеряя в шагах расстояние комнаты, Муди раздумывает надо всем, что ему рассказал Питер, и цепляется за основное, что Петтигрю заставило задуматься - Юджиния не подозревает Рудольфуса в пособничестве Пожирателям и Тёмному Лорду. Совершенно не подозревает, по его словам, она в его невинности уверена и говорить об этом не намерена; и в вине Кассиуса Трэверса не сомневается, безоговорочной победой это считая, что у Муди тоже слишком много вопросов вызывает. Особенно сбежавшая Патриция и внезапная смерть Трэверса - всё слишком удачно складывается, в такие совпадения во время войны Аластор не верит, только сильнее всех подозревать начинает.
В размышлениях о полученной информации он проводит целый день, в штабе аврората занимаясь своими делами, но отвлечённо читает дела, которые могут чем-то помочь; он крутит в руках перо, задумчиво смотря в окно с выдуманным дождём за ним сегодня, и выстраивает в голове чёткий план действий, который не окажется фатальным и не приведёт к ещё большим потерям. Он знает, что по-хорошему с такими знаниями должен отправиться к Дамблдору, а после - к Руфусу, поговорить с личным охранником Юдж и попросить за ней понаблюдать, но он знает - попади эта информация случайно не в те руки, хуже станет в разы. Тогда одного лишь подозрения Питера, что с Юджинией "что-то не так" хватит на то, чтобы развернуть масштабную политику; это может отлично дискредитировать Рудольфуса, но если наводка окажется пустой, дискредитирует в первую очередь Юджинию. Если суметь разобраться в мотивах и подобраться к первоисточнику, можно узнать, кто и зачем заставил министра поверить в то, что Рудольфус не является пожирателем, но в нынешнее время признать подобное - подписать Дженкинс смертельный приговор.
Муди с грохотом закрывает папку с отчётами и заставляет стажёров переписывать каждый - никуда не годится, никаких деталей и упущенные важные моменты, это сыграет злую шутку с теми, кто на их разведданные будет опираться. Он разбивает в пух и прах сегодняшних детей, укладывая внутри бушующее беспокойство, и заглядывает к Руфусу, прежде чем всё же одним из последних выйти из штаба, направляясь к выходу из министерства.

Аластор аппарирует с негромким хлопком недалеко от дома Дженкинс - застывает в темноте и оглядывается, держа палочку наготове, в этом районе опасность может поджидать с любой стороны, а он нечаянно и хвост за собой принести может, слишком многим за свою недолгую жизнь насолить успел. Убедившись, что поблизости никого нет, а за собой он принёс лишь шуганную хлопком аппарации кошку, Муди прячет палочку в полах расстёгнутого пальто и проходит вперёд, внимательно оглядывается, про себя репетирует речь, а после застывает в тени у нужного подъезда, ожидая прихода важной гостьи.
[float=left][/float]Их с Честером шаги он слышит ещё издалека и от стены отрывается, с поднятыми вверх руками выходя на свет, тут же реагируя на Честера, пока тот не вышиб ему дух каким-нибудь боевым.
- Это я, Муди, - он приветственно кивает головой и осторожно тянется за палочкой, прекрасно понимая, что на слово МакФасти ему не поверит. - Экспекто патронум, - сурикат соскальзывает с кончика палочки и обегает круг вокруг Честера, а после запрыгивает на плечо к Юдж, прежде чем исчезнуть. Подтверждая свою личность, Аластор всё так же руки держит, палочку показывая, пока аврор напротив не удостоверится в том, что опасности нет, и не опустит свою. Она под хорошей охраной - убеждается Аластор, пряча палочку в пальто, и прокашливается под вопросительным взглядом МакФасти, в ответ приподнимая брови - а что, сюда приходить вообще всем запрещено? - Я пришёл поговорить с тобой, Юдж. Дело щепетильное, хотелось бы без свидетелей и у тебя дома, - он проводит рукой в сторону входной двери и всем видом показывает, что отказа не потерпит.
Пропускает Юджинию вперёд себя и проходит следом - одним взглядом даёт МакФасти понять, что сам с её защитой справится, потому и в квартиру Юдж первым входит, оставляя министра на пороге; он сначала осматривает всё с помощью магии, а после - лично, и только убедившись в безопасности, позволяет Дженкинс переступить порог.
- Минуту, - он накладывает заглушающие чары на дверь и окна, прежде чем снимает пальто и проходит за Дженкинс. - Забыл поздравить тебя с успешным перезакрытием дела Хартли. Даже аврорат не пришлось подключать, а? - Аластор падает на стул напротив Юджинии и не собирается тянуть дракона за яйца, она его и так, как облупленного, знает и уж точно светских разговоров не ждёт. - Жаль, что мы потеряли Трэверса так рано, я даже не успел его допросить, - опирается локтем о столешницу и заинтересованным взглядом смотрит на неё, собираясь подмечать любые несовпадения в поведении.